Небесах и на земле в течение многих столетий" (99.с135).
Преисподняя "черноголовых": "Страна без возврата"; "дом мрака, жилище Иркаллы (Нергала)... дом, откуда вошедший никогда не выходит... а засовы и двери покрыты пылью!" (Из эпоса о Гильгамеше); страшное чудовище Кур (персонификация преисподней), с которым сражался Энки; "Чужая страна",- находилась между землёй и подземными водам (51.с299). В "потустороннем (по ту сторону земли) мире" каждый из семи кругов преисподней имел ворота (через которые прошла богиня Инанна, спускаясь "С великих небес к великим недрам"), привратник же был один. Границей подземного мира, отделяющей живых от мёртвых, людей от теней (душ) умерших, служила река (возможно, Хабур), через которую перевозчик подземного мира Ур-Шанаби (кормчий ковчега Зиусудры) перевозил тени (души) в лодке. Для живого воды этой реки были смертоносны. По сохранившимся описаниям шумерский подземный мир (Кур) представляется на редкость тоскливым и безнадёжным. Он полон пыли, там "живущие лишаются света, во тьме обитают, где их пища - прах и еда их глина... а одеты, как птицы, одеждою крыльев!" (51.с196). Тени умерших скорбно и безмолвно бродят по преисподней, "хлеб их горек" (не у тех, кого помнят и кормят жертвенной пищей), иногда это - нечистоты; "вода солона", питьём могут служить и помои. В Куре всегда жарко и сухо и это порождает мучительную постоянную жажду. Об этом хорошо осведомлены на земле: преступнику, искажающему параграфы Кодекса законов Хаммурапи, дарованного царю самим Шемешем, грозит вечное посмертное наказание: "и пусть он (Шемеш) там внизу, в подземном мире, лишит его душу (тень) воды".
В иврите сохранилось воспоминание о Куре, как о преисподней: «כור» (кур) - «горнило, плавильная печь - место, где бушует пламя»; (кор) - «холод, мороз»; «כורה» (коре) - «шахтёр - человек под землёй»; «קור» (кур) - «нечто эфемерное; паутина».
Пребывая в преисподней, тени (духи) умерших радуются, переживают и печалятся о своих земных родственниках, вспоминают прежнюю жизнь. В тексте (62. с299) об Ур-Намму повествуется о том, что когда "прошло семь, десять дней" (со дня его смерти), тень царя охватила мучительная тоска по своему городу, родным и близким. Слёзы заструились из его (тени) глаз, горькая жалоба слетела из его уст. (Цари Третьей династии Ура обожествлялись при жизни, но не посмертно. О тени умершего для земли (но не подземного мира) Гильгамеша не упоминается ни в одном из текстов, ибо в Куре он, бог преисподней, обрёл иную, но полноценную, жизнь). Тени (духи), принимая участие в отправлении живыми культа предков, знают, что творится на земле, в мире живых, в оставленных ими домах (и, возможно, ходатайствуют, хлопочут, перед богами подземного мира о здоровье и благополучии своих чад и домочадцев; ибо в некоторых еврейских общинах принято у могил родственников просить усопших быть заступниками перед Господом (70-3.с761)). Так, когда умер Ур-Намму, в глубинах Кура знали об этом и приготовились к торжественной встрече. Точно также весть о смерти царя Вавилонского дошла и до библейского Шеола (слово "Шеол" встречается в Священном писании 34 раза), приведя в волнение тени (души) бывших там разноплемённых царей и правителей: "Ад (Гадес) преисподней пришёл в движение ради тебя (царя Вавилона), размышляют о тебе" (Ис.14).
В ряде случаев тени мёртвых могли подниматься на землю и у них позволительно было испросить совет, поскольку они - "Знающие" (Лев.19.31; Ис.19.3); ибо им ведомы дела и судьбы потомков. Так, праматерь Рахиль оплакивает из могилы своих несчастных детей (Иер.31.15); а Саул, чтобы узнать будущее, вызывает из Шеола пророка Самуила: "И сказал Самуил Саулу: для чего ты тревожишь меня, чтоб я вышел?". B талмудической литературе и в фольклоре весьма многочисленны предания о каком-либо благочестивом человеке (обычно раввине), который, умирая, завещает родным содержать в порядке его постель и его стол, так как накануне Шаббата он и после смерти будет приходить читать киддуш или изучать Тору [Ma’aseh Sefer 1934, № 125; Mimekor 1976.c.688]. При этом у его родных подобная просьба и его посмертное появление, похоже, не вызывают ни удивления, ни ужаса. Не менее популярен в Талмуде и раввинистической литературе сюжет о встрече (обычно на кладбище) праведника (например, рабби Акивы) с покойником, собирающим дрова для собственного костра, на котором его будут поджаривать в геенне (gehinom). Узнав историю умершего, праведник обычно помогает ему и избавляет от вечных мук [Gaster 1924, № 134; Mimekor Ysrael 1976, c.686-688]. Как пережиток культа предков, во многих еврейских общинах существовал обычай в случае какой-либо опасности, болезни, тяжелых родов и т.п. посещать кладбища, где на могилах родственников или наиболее уважаемых людей зажигали свечи, клали вотивные приношения, милостыню или вешали на ветви росших рядом деревьев ленточки, устраивали танцы (т.е. взывали о прощении грехов и помощи к неолитическим богу-отцу и богине-матери; а также просили о заступничестве перед ними душу усопшего родича). Подобный же характер в восточных общинах носили посещения могил родственников или праведников, особенно накануне Рош-hа-Шана (Нового года), чтобы просить их молить Всевышнего о хорошем годе [Dobrinsky 1986, c.325; Loeb 1977, c.189], или за день до наступления Йом Киппура (Дня искупления), - так как верили, что накануне этого дня умершие могут выступать на Небесах в роли заступников живых [Goldstein 1980, c.336]. Ту же функцию выполняли паломничества к гробнице какого-либо святого, цадика или хахам-баши, молитва на могиле умершего и т.п., хотя раввины нередко протестовали против такого рода действий как языческих [Trachtenberg 1961,c.65]. В некоторых сефардских общинах было принято в пятницу посещать могилы родителей и оставлять там приношение [Dobrinsky 1986, c.229]. Багдадские евреи в Рош Ходеш (новолуние) отправлялись к гробницам царицы Эстер, книжника Эзры, а также первосвященника Йошуа и других известных и благочестивых людей [Sassoon 1949, c.18], и возносили мольбы и молитвы.
В шумеро-аккадской мифологии по призыву Гильгамеша тень Энкиду также поднялась с "порывом ветра" из глубин Кура, дабы обнять своего друга и побеседовать с ним.
Хотя в Куре функционировали и "судьи мёртвых", и свой писец; отсутствие соответствующей информации не позволяет четко выявить систему оценивания (взвешивания) тех или иных поступков человека (как в Древнем Египте) и влияния их на загробное существование, "судьбу тени" умершего "черноголового".
Согласно современной точке зрения (30.с137), развитых представлений о загробном суде в Древней Месопотамии не сложилось (хотя и в Куре было не менее пяти судей: помимо Нергала, Эрешкигаль и Гильгамеша, судьями также были Син и Шемеш). Как выяснилось из погребальной песни Лудингирры (Третья династия Ура (62.с302)), оплакивающего кончину своего отца, с наступлением ночи бог Солнца Уту (Шемеш) всегда отправляется в преисподнюю, где "превратит тёмные места в светлые, и будет судить тебя". Бог Луны Наннар (Син) также ежемесячно проводил "день сна" в подземном царстве, где и он "решал судьбы" умерших. Среди судей преисподней назван и обожествлённый посмертно герой Гильгамеш, числящийся там на одном из почётных мест. Писцов в подземном мире также несколько: Гештинанна, сестра Думузи, замещая брата в преисподней через каждые полгода, "работает" писцом; богиня «Белет-Цери, дева-писец земли... Таблицу Судеб держит, пред нею читает (перед Эрешкигаль, царицей Кура и супругой Нергала)».
В Древней Индии Книга Судьбы (на страницах которой были описаны судьбы богов и людей) также хранилась у владыки преисподней, бога Яма.
На то, что в Куре всё-таки был суд (заседание суда) и обсуждалась посмертная участь каждой тени (души), указывает, в частности, то, что советчик и посол Нергала бог Эшум ("эшатум", акк.- "огонь"; как и "эш"- на иврите), брат Шемеша - "адвокат" подземного мира и проситель за умерших перед Нергалом (49-1.с595). В погребальной молитве о благополучии умершего в стране теней содержалась мольба о благорасположении к нему его личного бога и бога (покровителя) его города при определении "судьбы тени", очевидно, его "адвокатов", что может указывать на присутствие их на заседании суда в преисподней.
По-видимому, личные бог и богиня, покидая, оставляя, тень (душу) своего подопечного потомка в Куре после участия в посмертном суде над ней, изымали у неё "МЕ" ("парцу"),- сути, сущности; каковыми они наделяли его душу при рождении, и возвращали их богу судьбы Энки, распорядителю "МЕ" (набор которых определял индивидуальность человека).
Тень Энкиду, друга и слуги Гильгамеша (ещё полного земных жизненных сил) на вопросы последнего о законах и обычаях подземного мира, предупреждает, что Гильгамеш, услышав их, сядет и зарыдает.
Но герой всё же расспрашивает: "Того, у кого один сын, ты видел?"
А Энкиду рассказывает: "Да, видел… Он тот, кто перед колышком, в стену вбитым, горько рыдает".
Тот, у кого два сына, "на двух кирпичах сидит, хлеб вкушает".
Тот, у кого три сына, "подобен тому, кто пьёт воду в степи из бурдюка, слабеньким отроком принесённого" (т.е. терпит нужду).
Тот, у кого четыре сына, словно "запряг четырёх ослов, веселится сердцем".
Тот, у кого пять сыновей, "словно добрый писец, чья рука искусна, кто во дворец вступает смело" (т.е. обеспечен и уважаем в мире теней).
И наконец, тот, у кого семь сыновей, "словно друг богов, сидит в кресле, музыкой, танцами наслаждается".
Во истину "иметь (хорошую) жену - это по-человечески, но иметь сыновей - это по-божески." (Шумерская пословица).
Хуже всех в преисподней, безусловно, тому, у кого вообще нет сына: "Хлеб, кирпичу, разбитому ветром, подобный, он ест" (вспомним страдания бездетного старого Авраама). Поэтому, чтобы обеспечить себе сносное посмертное существование (регулярное отправление культа предков), "черноголовые" официально, по обычаю, усыновляли своих сыновей от рабынь; а бездетные люди были озабочены поисками мальчиков, пригодных к усыновлению (53.с144). Так, согласно семейным законам времён Первой династии Иссина усыновление осуществлялось следующим образом: "Замужняя иеродула (бывшая храмовая "телица Инанны", храмовая проститутка) взяла сына улицы (сироту), приложила его к груди" и, тем самым, совершила акт усыновления (53.с144).
Этот же закон имел силу и у древних евреев эпохи Судей: "И взяла Ноэмини дитя сие, и носила его в объятиях своих (т.е. приложила к груди)… и соседки говорили: "у Ноэмини родился сын" (Кн. Руфь.4.16,17). И в наше время верующий еврей думает также: кто же прочтёт по умершему кадиш (молитву), если у отца нет сына?
Шумеры полагали, что иметь семь сыновей - это высшее человеческое счастье: уважение, спокойная, обеспеченная старость и безмятежное посмертное инобытиё. Точно так же мыслили и древние евреи. Так, в Книге Иова повествуется, что после всех мук, страданий и позора, перенесённых Иовом, ветхозаветным "безвинным страдальцем", Господь, убедившись в его искренней и бескорыстной праведности и вере, возвращает ему здоровье, благополучие и удачу во всём. И в знак того, что Иову даровано высшее земное счастье, у него, уже весьма не молодого человека, рождается (как и прежде) семь сыновей. Веет шумерской стариной и от такого сравнения из Книги Руфь: "она для тебя лучше семи сыновей".
Поведал Энкиду другу своему и о посмертной судьбе человека, павшего в праведном бою: "Он лежит на одре и пьёт светлую (холодную) воду... Отец и мать утешают его; жена его при нём" (т.е. семья павшего за родину также обретает привилегированное положение в загробном мире).
Идея посмертного воздаяния за грехи просматривается и у шумеров («Гильгамеш, Энкиду и подземный мир» (51.с214)). "Того, кто слов матери и отца не чтил" при жизни, обрекают в преисподней на "Воду мутную он пьёт, воду горечи он пьёт, насыщения не получает". Наказание ждёт и тех, "кто ложной клятвой... клялся", кто "нарушил клятву" (грехи из перечня «Шурпу»).
У древних евреев, в силу традиционного отправления обрядов культа предков (одной из ранних форм религии, пользовавшейся, как полагает Дж.Фрезер, наибольшей популярностью у человечества) также сохранился обычай принесения мёртвым даров питья и пищи, их кормления (Втор.26.12,14). И в наши дни, в Иом-Кип-пур, принято зажигать свечу за души усопших родственников (и читать молитву). В период жизни на земле Ханаана у евреев, столь же ярко, как и у их предков, выражено стремление отдельного человека не потерять, не утратить связи со своими отцами и после смерти - быть похороненным в "земле отцов" и, по возможности, рядом с ними: "Похороните меня с отцами моими" (Быт.49.29),- просит в своём завещании патриарх Иаков. Престарелый Барзиллай отказывается идти с Давидом, чтобы не потерять возможность быть погребённым в своём городе, в усыпальнице отца (2Цар.19.38). Будучи в изгнании, Нехамия страстно желал вернуться в Иерусалим - "город отцовских могил" (Нех.2.5). "Приложиться к своему народу" (Быт. 25. - было для древнего еврея синонимом понятия "умереть".
Естественно, что загробная судьба теней умерших не для всех одинакова (как и в "подлунном мире"), разница возникает как из-за рода смерти, так и качества погребения; и, в особенности, из-за приношения погребальных жертв и даров. Души непогребённых умерших (или преступно убитых, как у древних римлян) в Кур вообще не принимались. Они - "странники, блуждающие духи мёртвых... с полными слёз очами... чьи сердца полны печали"; "бредут (они) из краёв далёких, полей чужеземных". ("Странник мой близится" (51.с164)). Со временем, отчаявшись обрести погребение, "духи-странники" ожесточались и превращались в злых духов, приносящих людям беды (у римлян призраки мертвецов, «ларвы», насылали на людей безумие). "Буйный ветер, что клубится вихрем",- вот их "дурная примета". Позабытые потомками "духи злобные из могил выходят; за приношениями, за возлияниями из могил они выходят" ("Заклинание духов мертвецов". (51.с336)). Сожжённые или сгоревшие (посмертно или заживо) вообще лишались тени (51.с414),- она (душа) погибала (люди и при жизни боялись, чтобы что-либо заслоняло их тень).
В Танахе неоднократно упоминается о страхе остаться непогребённым (Втор. 28.26). Пророки, особенно Иеремия, не раз угрожали грешникам, что они за свои деяния будут лишены погребения. Если же человек не был похоронен должным образом, то его душа (тень) попадала на самый низкий, самый "плохой" уровень обиталища мёртвых (Ис.14.14-19; Исх.38.18).

Теги:   Шеол - "Страна без возврата"